12 километрОб Александре Егоровиче Брезгине рассказывает его дочь Людмила Александровна Гудкова.
За окном царила непогода, пронзительный ветер и дождь окутали Уральскую столицу. Мы сидели в комнате, в которой повисла тишина, слышно было, как тикают часы тик-так, тик-так, словно отматываю киноплёнку жизни назад. Людмила Александровна устремила свои невидящие глаза в сторону окна. Слеза, словно капелька дождя, скатилась по её щеке. Ей было больно вспоминать те страшные сталинские годы, то время, когда волна репрессий прокатилась по всей стране.
В маленьком посёлке Медная шахта Краснотурьинского района жила обычная семья из четырёх человек. Однажды ночью в 1937-м году, к ним в дом ворвались люди в форме и увезли главу семейства. Больше его родные не видели. Александру Егоровичу Брезгину было всего 26 лет.
— Об отце я знаю немного, помню его только по фотографии, мне всего два года было — рассказывает Людмила Александровна Гудкова — папу, как и многих мужчин в посёлке, забрали в «трудовую армию», так её тогда называли, мало, кто вернулся обратно. Он работал на станции дежурным. Однажды произошла авария на производстве, его вызвали и обвинили в том, что он вредит Советской власти. Потом его увезли. Конечно, мы очень долго не знали о его судьбе, верили, что живой. Мама всё время выглядывала в окно, ждала.
Ждали и все остальные. Забирая мужей, отцов, дедов по ночам, конвоиры врали, что увозят их либо на фронт, либо понятыми. Но люди всё понимали, понимали, что их родные уже никогда не
Александр Егорович вернуться, но продолжали ждать и надеяться. Очень редко, кому
Брезгин удавалось избежать расстрела и вернуться домой.
— Один мой родственник, дядя Коля Стройнов — вспоминает Людмила Александровна — был осуждён на 10 лет, за что не знаю, и он вернулся. Конечно, к нему сразу все пострадавшие в посёлке побежали, всем хотелось узнать, где он был и может он знает что-нибудь об их родных. Но дядю Колю тут же вызвали в НКВД Краснотурьинска, видимо, хорошо припугнули, что бы рот свой на замке держал. Они потом и домой ещё к нему приходили, пугали: «Хоть слово скажешь, больше не вернёшься». Так он нам ничего и не рассказал. А больше не помню, что бы кто-нибудь вернулся, всех расстреляли.
В посёлке, да и по всей стране, оставались жёнщины с маленькими детьми на руках, всем им предстояло жить дальше. Беда сплотила пострадавших от сталинских репрессий.
— Я всё время удивлялась — продолжает рассказ собеседница — почему некоторые жители посёлка объединялись, помогали друг другу: в курень ходили, дрова пилили. Я не понимала, почему именно эти люди, а не другие собирались вместе. И уже гораздо позже узнала, что их объединила беда. Жили тогда все очень бедно, ничего не было. Наша семья выжила только благодаря огороду, выращенные овощи мама меняла на одежду, чтобы нас хоть как-то одеть. Господи, ничего не было, не дай Бог так жить!
В комнате снова наступила тишина. Я не смела её нарушить, мне оставалось ждать , когда Людмила Александровна , продолжит свой нелёгкий рассказ. Когда наступают такие минуты молчания, ты понимаешь, своё бессилие в этой ситуации. Ты ничего не можешь сказать человеку, который сидит напротив, потому что нет таких слов, которые могли бы облегчить тяжесть воспоминаний, навалившихся в один момент, появляется чувство вины и неловкости за то что ты обрекаешь человека, снова пережить нелёгкие моменты прошлого.
-Господи, не дай Бог, что бы это повторилась — продолжает рассказчица — Мама у нас как рабыня была, круглыми сутками работала, что бы нас прокормить. Она убирала золу на железной дороге, платили очень мало, а работа тяжёлая, она молоденькая, ведь замуж ее выдали в 15 лет. Вот она золу убирала, а потом на огороде пахала, чтобы нам всем жить. Мама у меня добрейшая была. Бывало, пойдём на рынок, поменять продукты, а там ходят нищие милостыню собирают, так она всегда говорила: «Идите, подайте, а вдруг наш папа где-то то же милостыньку просит». И мы подавали : картошку, морковку , чеснок, о хлебе тогда и речи быть не могло. Не было хлеба.
Когда рассказывают подобные вещи, не перестаёшь удивляться, как некоторые люди в столь чудовищных условиях, не теряли своей человечности, доброты, не теряли себя. Насколько в них был крепкий внутренний нравственный стержень, что даже тоталитарный сталинский режим не смог сломить его. А ведь зачастую приходилось не просто жить, а выживать. Сегодня трудно представить, как можно есть сосновые молодые пестики, или шелуху самых низкокачественных отрубей. Именно эти продукты были на столе в обычных семьях в 1937году.
-Помню, выдадут нам , что —то наподобие отрубей, — вспоминает Людмила Александровна — мама сварит нам кисель, а мы сидим и плюёмся, невозможно было пить, не вкусно совсем. Хорошо у нас одно время корова была, так мы хоть молоко видели. Иногда мама будила нас очень рано, что бы мы грибов принесли из лесу, пока народ не набежал, мы вставали и шли. Летом травы разные собирали, потом по осени сдавали их, я за это получила ботиночки, не новые конечно, но как радовалась. У нас в семье, одни калоши были на всех, вот мама сходит на работу, потом брат в них в первую смену бежит учиться, а я во вторую. Так мы всю зиму в одних калошах и проходили. Очень тяжело было. Мама рано умерла, всего 59 лет ей было, мученица.
Многим детям, живущим в маленьких посёлках, приходилось ходить в школу за несколько километров от дома, зимой, когда на Урал приходили морозы. Кто не жил здесь, тот не знает, что такое суровая уральская зима, как тяжело приходилось людям особенно в это время года. Маленькая Людмила с Братом ходили в школу за 4 км от дома, для детей не малое расстояние, но ближе не было. А ходили в школу не только за знаниями, но и чтобы поесть, в учебном заведении детей кормили. Иногда неизвестно откуда в посёлки привозили «подарки». И тогда радости ребятишек не было придела, много ли им надо, вспоминает Людмила Александровна.
— Приехали из неизвестной мне воинской части и привезли «подарки», я тогда была в шестом классе, уж не знаю, кто эти «подарки» выделил. Мне досталось пальто, не новое конечно, ношенное, но целое и гетры белые. Ой, как я радовалась!
Время шло, от отца Людмилы Александровны, не было никаких известий. Лишь в 1957 году пришла справка, в которой сообщалось, что он умер в местах лишения свободы от сердечного приступа. Такие бумаги приходили многим. И написано в них было одно и то же, но ни слова про расстрел, ни слова про 58 статью. Несмотря на это известие, семья продолжала верить, что Александр Егорович жив, и вернётся домой. Они были уверенны, что он не предатель, что он ни в чём не виноват. В посёлке, не знали, кого подозревать в «стукачестве», но кто-то это делал, не случайно приезжали чёрные вороны, и увозили людей.
Не просто приходилось жить репрессированным, не только в материальном плане, но и в моральном. Детей не брали в пионеры, мужчин в первые месяцы войны даже на фронт добровольцами, несколько раз возвращали родственников Людмилы Александровны обратно, враги народа не достойны того, чтобы попасть в ряды Красной армии.
Во времена массовых репрессий, многие не избежали участи ссылки, участи лагерей. Вся Свердловская область состояла из сплошных ЛАГОВ, в Краснотурьинском районе, находился один из самых крупных Богословлаг. Заключённые трудились на строительстве плотины алюминиевого завода. На уже построенный Богословский алюминиевый завод попала и Людмила Александровна.
— Я работала на заводе пробщицей на погрузке, в глинозёмном цехе. И со мной работало много заключённых из оставшихся зон особенно женщин. Помню, как их гоняли на наш склад, на погрузку глинозёма. Условия были совсем не сладкие, жалко всех было. Женщинам не под силу было таскать мешки с глинозёмом. Случалось, что мешок рвался, и тогда заключённые со слезами снова принимались пересыпать, пересевать глинозём. Женщины плачут, у них от усталости ноги трясутся. А я стою за погрузкой слежу и не могу им ничем помочь. За всем следили дежурные охранники, подгоняли их, так как вагоны ждать не будут. Так и работали.
С заключёнными общаться строго запрещалось, могли заподозрить в сговоре и посадить на соседние нары, но несмотря на это есть в жизни Людмилы Александровны поступок, на который в то время отважился бы далеко не каждый.
— Подходит ко мне как-то женщина и говорит: " Девочка, возьми письмо, отправь родным, хоть какая-то весточка будет"
Многие заключенные отбывали свой срок без права переписки с родными. Трудно представить, что такое для родственников получить весточку из мест заключения. И как трудно было самим узникам передавать письма.
— Я взяла и положила письмо в карман, она мне говорит «Нет, ты его куда-нибудь подальше спрячь. Ты не бойся оно не заразное , просто нельзя, что бы его увидели» Я спрятала письмо в нижнее бельё, а меня возьми да заметь охранник. Я пошла в лабораторию, а он меня останавливает и спрашивает : «А ну распахнись?» Я распахнулась. Он на меня так подозрительно смотрит и продолжает: «У тебя ничего такого нет, а то ведь я и обыскать могу?». Я молодая, бодрая была, так ему и ответила «А не стыдно будет?». В общем, пропустил он меня, я это письмо и отправила, всё радость родным будет, когда его получат.
Не испугалась я тогда, нельзя было, что бы тень сомнения и тревоги пробежала по лицу.
В те годы в окрестностях поселка были и золотые прииски. Многие молодые люди ходили мыть золотые песчинки. Работа эта тяжёлая и долгая. Можно целый день песок мыть, а золото так и не найти. Молодая Людмила со своими подружками тоже промышляла таким способом.
— Да, работа тяжёлая была, промывали песок под сильным напором воды из шланга. Из-за этого земля в этом месте вязкая была, её всё время подмывало. Грамм золота стоил 15 рублей, ради него люди рисковали и жизнью и здоровьем. Скотина часто на шурфе погибала, как-то на моих глазах, корову засосало. Корова пошла на водопой, и земля начала уходить из под копыт. Она смотрит на меня, мычит, страшное зрелище. Жить всем хочется и людям и животным.
Так проходила жизнь в постоянных заботах. Людмила Александровна вышла замуж и уехала с мужем в Екатеринбург. В столице Урала жизнь оказалась не слаще. Жила молодая семья в полуподвале. Люда никакой работы не боялась, была и рабочей, и еще всё время занималась общественной работой. Она сейчас такая же подвижная, только вот глаза совсем не видят.
В 90 годах, Людмила Александровна обратилась в прокуратуру с просьбой отыскать дело отца, ей помогли и подняли все имеющиеся документы. В то время, она впервые получила справку о том, что её отец реабилитирован.
Родственников у семьи Людмилы Александровны было много, и все они были репрессированы. Не один отец лежит на 12 км. На мемориальных плитах можно найти и имя деда Людмилы Александровны — Зонова Василия Михайловича. К сожалению, о деде она совсем ничего не помнит.
— Я его представляю рыжеватым. Не знаю почему, может это обрывки детских воспоминаний, у меня да же его фотографии нет. Рассказывают, что он всем помогал, дом поставил. Помню, у бабушки и деда, дом стоял на краю улицы, и там всё в черёмухе было, все туда фотографироваться ходили, по весне и по осени река сильно поднималась и дом затопляло, скотина без помощи могла утонуть — это единственные воспоминания о деде и о его доме— вздыхает Людмила Александровна.
30 октября она напечёт блинов, и поедет на святое место. Поедет на 12 км, чтобы снова постоять около плиты отца и деда.
Она осталась оптимисткой, не сломил её 37 год. По сей день, она ведёт общественную деятельность в совете ветеранов. В посёлке Медная шахта, по—прежнему живут многочисленные родственники, к сожалению, видятся они всё реже и реже, возраст уже не тот. Там похоронена её мама. И несмотря на тяжёлые годы, проведённые на Медной шахте, это место остаётся самым родным для неё.