12 километр
Рассказывает Березин Вадим Николаевич о своем отце, Березине Николае Алексеевиче
В руках замерзали гвоздики, я шла среди мемориальных плит, на которых высечены тысячи имён. Все эти люди были расстреляны в 30-40 годы по антисоветской 58 статье и посмертно реабилитированы. Они стали жертвами времени и политики советского государства.
В День памяти жертв политических репрессий, я иду, не зная, кому возложить цветы. Почти у каждой плиты - родственники погибших, кто-то плачет, кто-то ставит свечи, кто-то просто молчит.
Я иду среди тысяч имён и вдруг замечаю дедушку и внучку, они, как и многие приехавшие в этот день, ищут своих родных. Они прошли мимо меня, а я подумала, что надо всем привозить сюда своих внуков, надо, что бы молодое поколение знало о том, что происходило во время политического террора в России ХХ века. Это надо знать, чтобы прошлое не повторилось.
Еще в автобусе, который вез нас на 12 км, где находится мемориальный комплекс, я спросила пожилую женщину, к кому она едет? Оказалось, к отцу. Рассказать о своей жизни она отказалась, вместо этого с возмущением и болью проговорила:
-Я люблю свою страну, но не государство. Если рассказывать обо всем, то только правду, врать не могу. А правда кому сегодня нужна? Уже никто ни за что не ответит! Как в 30-е годы было тяжело жить, так и сейчас репрессированным не легче. Не хочу ничего рассказывать, - и она отвернулась, устремляя свой старческий взгляд куда-то в даль.
Теперь я шла среди мемориальных плит и думала над словами женщины, и снова увидела дедушку с внучкой, они уже нашли плиту с именем родного человека. И я решилась подойти к ним.
-Добрый день, извините, а можно с вами поговорить? Меня зовут Екатерина, я занимаюсь историей 12 км, – представилась я. В День памяти Вадим Николаевич Березин пришёл сюда с внучкой Аней, почтить память своего деда Николая Алексеевича Березина.
-Расскажите, что-нибудь о деде? Что вам отец рассказывал? – прошу я.
-Отец мой заслуженный строитель России, рассказывал, что дед был замечательным человеком, специалистом своего дела. Работал он на заводе в Нижнем Тагиле, а так же преподавал в Нижнетагильском горно-металлургическом техникуме. Я его не помню, так как родился в 1943 году, к тому времени его уже расстреляли.
Деда «заложил» друг, правда сам потом за это и поплатился. Где-то дед что-то неосторожное сказал, тот на него сразу донёс. Его арестовали, посадили в Тагильскую тюрьму, там его бабушка видела последний раз. Позже ей сказали, что он расстрелян.
На судьбе моего отца отразился тот факт, что он сын «врага народа», на мне уже нет, время наступило другое. Бабушке как жена «врага народа» семь лет провела в лагерях, а ведь у неё было шестеро детей, которые остались на старшего сына, моего отца. Когда деда арестовали, люди из НКВД пришли к отцу и корову из его хозяйства забрали. Сказали, что она даёт слишком много молока, 28 литров, для семьи врага народа, корова же на второй день пришла обратно домой, так они снова за ней вернулись. Страшные времена были. Последнее забирали у людей..
Только после ХХ партсъезда в 1956 году, когда у власти стал Хрущёв, всех начали реабилитировать.
- Вы сегодня пришли с внучкой, рассказываете ли ей историю своей семьи?
-Вы знаете, мы сегодня впервые сюда приехали. Мы не знали, что есть такой Мемориал, случайно услышали. Сегодня практически никого из старого поколения, тех, кто об этих событиях знал, в живых не осталось, некому сюда ездить. Поэтому привез сюда внучку, вот ей рассказываю о прапрадеде.
Детей, конечно, нужно возить сюда, показывать и рассказывать историю 12 километра. Вот сегодня, к сожалению, нет экскурсовода, нет тех, кто мог бы помочь ориентироваться среди плит огромного комплекса. Мы свою - долго искали. Беда в том, что у нас в России никто ни за что не отвечает. Поколение, которое здесь лежит, было лучшим, такого уже не будет, - Вадим Николаевич замолчал.
Я оглянулась вокруг, люди стояли у плит, с высеченными на них родными фамилиями. Мне рассказали всего одну историю, а их здесь тысячи, таких похожих и таких разных.
Поблагодарив собеседника за рассказ, я пошла дальше, гвоздики всё ещё были в моих руках.
Рассказывает Елена Павловна Воробьёва о своем отце Павле Андреевиче Мячеве.
Проходя мимо очередной плиты, где фамилии начинались на букву «М», я обратила внимание на двух пожилых женщин, которые о чём-то беседовали. И подошла к ним. Елене Павловне Воробьёвой 12 октября исполнилось 76 лет, но, несмотря на свой возраст она полна энергии, только о сталинских годах, вспоминает, по-прежнему, со слезами на глазах.
- Вот пришла папу помянуть – начала она свой рассказ. - Вся наша семья коренные жители Екатеринбурга. Папа - Павел Андреевич Мячев работал на Верх-Исетском заводе. В одно утро забрали папу, директора завода и главного инженера. Мы остались с мамой и бабушкой, мне было четыре года и брату шесть лет. Утром, когда папу забирали, мы дома были с бабушкой, мама, медик, с ночной смены возвращалась, а тут такое несчастье. Мы ревём, отец спрашивает у тех, кто его арестовывал: «Дети, жена тут причём?». Но его никто не слушал. Дома всё перевернули. На папу написали ложный донос, так ведь и доносчику 8 лет лагерей дали, а папу расстреляли. Написали на него, будто бы он передавал с завода за границу металл. Полная ерунда! – в сердцах вскрикивает Елена Павловна, и продолжает.
- Нам ничего не говорили, куда его дели. Мама ходила, узнавала, никакой информации нет, как в воду канул. Нас выселили из квартиры в сарай, в дровяник. А на улице зима, потом перевели в посёлок на Широкой речке, где жили все спецпереселенцы: немцы, болгары. Был у нас там охраняемый контрольный пункт со шлагбаумом. Наш дом был под №1, жили мы в маленькой комнате.
В 1943 году мама поехала вещи менять на поезде в Камышлов, и её сбросили с поезда, через некоторое время умерла бабушка. Остались мы одни с братом. Определили нас в детский дом, но я не выдержала, сбежала. Потом нас к себе мамин старший брат забрал, Георгий Семёнович, мы его просто Кока звали. Он на железной дороге работал. Когда женился, перевёз нас в Опалихи, но жена дяди била меня, и я убежала обратно в детский дом. Так и бегала.
А когда мне шёл 15 год, пошла устраиваться на работу, в уральскую пуговичную артель. Так и работаю там до сих пор. А сначала меня из-за возраста брать не хотели, но мамина подруга поговорила с директором, и меня устроили. Вообще-то я активная была, занималась спортом, имею первый разряд по лыжам, ездила на различные соревнования. Потом поступила в техникум физкультурный, два месяца проучилась, квартиру приходилось снимать. А стипендия всего 300 рублей, из них - 100 за квартиру отдавала, да за дрова на зиму. На жизнь уже не оставалось.
Об отце так ничего и не знали, да мы и не спрашивали, боялись тогда все очень.
Только когда Сталин умер, я узнала правду. Впервые отца реабилитировали в 1958 году. Мне тогда выдали справку, что бы я на заводе получила двухмесячную зарплату, по потере кормильца.
Уже в 90-х годах я впервые с сыном дело в архиве читала, ревела. А сын говорит мне: «Мама, посмотри, как дедушка показания подписывал?» Почерк совсем другой, понятно, что показания тогда выбивали.
Вот так мы жили, - Елена Павловна прикоснулась рукой к плите с именем отца и замолчала. В её глазах стояли слёзы, она снова переживала события тех лет.
Но не ожесточили Елену Павловну трудности жизни. Лишившись отца, матери, бабушки, пережив сложные военные годы, Елена Павловна продолжает жить и верит, что подобное больше не повторится.
Она каждый год приезжает на 12 км с подругой Зеной Михайловной Тарасовой, которая так же приехала почтить память отца.
Рассказывает Зена Михайловна Тарасова о своем отце Михаиле Михайловиче Вольфовиче.
-Какое у вас интересное имя? Редкое для России, - начиняю я с ней разговор.
- Ой, вы знаете, на самом деле меня хотели назвать Женей, но родители плохо говорили на русском, вот и получилось, что я не Женя, а Зена. Мне было полтора года, когда забрали отца – вспоминает она. Вы знаете, столько лет прошло, а тяжесть на сердце до сих пор, - вздохнув, и едва сдерживая слёзы, продолжает она. - Маме было всего 22 года, а папе неполных 26 лет. Господи, молодые ведь совсем!
В Екатеринбург приехали из Польши. Папа, Михаил Михайлович Вольфович, был коммунистом, в Польше коммунистов начали притеснять, и родители в 1932 году приехали на Урал. А в 1937-м отца уже расстреляли. Всего пять лет он здесь прожил. На него написали ложный донос, что он польский шпион. Какой же он шпион?! Он портным был хорошим, с 8 лет шил – вскрикивает Зена Михайловна, - и слёзы покатились по ее морщинистым щекам. – А через два месяца после его ареста НКВД выселило нас из дома. Выгнали на улицу, в чём были, ничего не дали забрать. Маме пригрозили: «Если через сутки не освободит жильё, её посадят, детей в детский дом сдадут».
Приютила нас одна женщина в Первоуральске, она нашла нашу маму на вокзале. Мама сидела и замерзала в полной безысходности. Женщина сама-то в комнате двенадцати метров в бараке жила, да нас к себе еще взяла. Два года мы так жили. Спали в углу на грязных фуфайках. Мама как-то раз хотела забрать из дома хотя бы кровати да подушки. Машину наняла, приехала. А ей сказали, что бы убиралась, иначе посадят. Она, конечно, испугалась, убежала. Ничего ей не отдали. Жили мы очень плохо, как-то во время войны нас обокрали, все карточки украли. Господи, как жили!
Нас в школе с братом очень били, так как мы «враги народа». Директор школы потом учителям сказал, чтобы нас пораньше отпускали с уроков, чтобы мы одеться и убежать успели. Потом, я закончила техникум, замуж вышла.
После смерти Сталина мы впервые узнали правду. Написали в Верховный суд РСФС. Через полгода пришло письмо, где было написано, что отец посмертно реабилитирован. После чего нам дали благоустроенную квартиру в Первоуральске.
Впервые мы узнали, что отец лежит на 12 км, от Екатеринбургского общества «Мемориал». Приехали сюда еще тогда, когда не было здесь еще ничего, люди на берёзах прибивали дощечки с именами погибших. Я приезжала и на открытие Мемориала. Мне так плохо было, я так плакала. – Зена Михайловна прервала свой рассказ. Слишком тяжёлыми оказались воспоминания.
-Зена Михайловна, а дети ваши приезжают на 12 км? - нарушила я молчание.
-Дочь приезжала и не один раз. Сегодняшнее поколение должно знать правду. Ведь нас скоро не будет. Я дочке наказываю, что бы она приезжала, поклониться этим камням, как я кланяюсь.
Постояв со своими собеседницами ещё несколько минут, я отошла. «Что же это у нас за страна такая? - думала я. - Люди приехали с Польши в поисках политического убежища, приехали, веря, что их здесь примут, как преданных коммунистов. А советский «коммунизм» обрёк на смерть главу семейства, жене и детям даровал: голод, холод, нищету, клеймо «враги народа».
Валеин, Вильгерт, Веретило…… тысячи, тысячи имён, тысячи, тысячи прерванных судеб. Я шла по мемориальным аллеям, в руках замерзали гвоздики. В этот траурный день, я услышала три истории, которые как в зеркале отражают историю одной из трагедий России. Наконец, остановилась у плиты, где не было ни цветов, ни свечей, и возможно, их сюда уже никто не принесет. И положила гвоздики…