28 сентября 1937 года вышло постановление №1647-377сс «О выселении корейцев с территории Дальне-Восточного края». Это была первая в череде массовых депортаций, когда целую группу людей, объединённых по этническому признаку, насильственно перемещали без суда и следствия. Их лишали права жить в своих домах и перевозили в необжитые районы, далеко от родных мест.
Депортация регламентировалась двумя постановлениями СНК СССР: №1428-326сс от 21 августа 1937 года «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края», и №1647-377сс от 28 сентября 1937 «О выселении корейцев с территории Дальневосточного края». В результате было депортировано более 172.000 человек, более 28.000 погибли в процессе перемещения. До Центральной Азии с Дальнего Востока эшелоны добирались 30-40 дней. Чаще всего людей перевозили в наспех оборудованных нарами товарных вагонах. Вот анонимные свидетельства потомков людей, переживших депортацию, приведенное исследовательницей Ириной Фан:
«При переселении в каждый вагон предназначены для перевозки скота размещали по нескольку семей на из одного посёлка в Приморье. На остановках люди ходили за водой и кипятком. Когда поезд прибыл на место, переселенцев высаживали посёлками и вагонами в одно место. Это стало спасением для выживания переселенцев. Родные со стороны матери оказались в Ташкентской области, родные отца в Самаркандской области. В холодное время не хватало одежды и обуви, приходилось обматывать ноги соломой и тряпками. В Приморье корейские семьи оставили дома, хозяйство, имущество. От холода, голода, вымирания спас климат Средней Азии. Осень-зиму пережили в глинобитных постройках. С весны 1938 года начали строить дома. Крыши крыли из соломы, полы оставались земляные. Земли корейцам дали на левом берегу реки Чирчик, где сплошь были камышовые заросли.
О том, что мои дети бабушка пережили депортацию, я узнал всего 3 года назад от дяди (1952 г.р), дед ему рассказал, что до 1937 года они жили в Приморском крае. На момент переселения деду было 26 лет, а бабушке 18 лет, а с ними было двое мальчиков трёх-четырёхлетнего возраста. По пути поезда из Приморья в Узбекскую СССР двое сыновей деда умерли, пришлось хоронить их рядом с железнодорожными путями. Считалось, что им посчастливилось похоронить детей в земле, но конвой не разрешил повесить таблички с именами их детей. Так что эти дети пропали бесследно.
О гибели в пути двух сыновей старших братьев моего отца мама мне тоже не рассказывала, от дяди я узнал, что его мать ему наказывала: «Никому не говори, что у нас было два мальчика», и дядя долго молчал. Родители осознавали себя в том времени, они много пережили. Переселение нашей семьи они воспринимали, так, как им объяснили: «Так надо! Это в целях вашей безопасности, могут быть агрессивные акции со стороны Японии на границе». Истинный смысл постановления о депортации узнали только после 1991 года. Во всём тогда соблюдали секретность.
Поэтому корейские семьи приняли это как данность, веря в то, что им с трибун говорили. В моём детстве и в 1960 годы никто не говорил о недовольстве советской властью, говорили о трудностях, но не об обидах. По большей части память корейцев трагична, когда они вспоминают о депортации, они чаще всего, говорят: «Мы никогда не жаловались». Это ключевые слова. Они означают, что жаловаться-то было на что, но боль и обида подавлялись, замалчивались, но в подсознании эта трагедия глубоко сидит».
Мемориалы, посвящённые депортации корейцев установлены в Казахстане и Узбекистане. В России, в Москве, где принималось решение о депортации, и на Дальнем Востоке, откуда местные сотрудники НКВД вывозили жителей, никаких памятников нет, а именно здесь они, наверное, могли бы говорить об ответственности Центральной власти СССР за массовую насильственную операцию по переселению.