Когда-то она сказала: «Если меня выберут председателем, уйду с работы, займусь только «Мемориалом». Конечно, общество «Мемориал» тогда еще не было никаким «иностранным агентом», как сегодня. И более того, его создавали самые уважаемые и Боготворимые люди страны – достаточно, полагаю, назвать Андрея Дмитриевича Сахарова, а были еще Юрий Афанасьев, Юрий Карякин, Евгений Евтушенко… Мне кажется, в правление общества входил и Борис Ельцин, хотя, очень может быть, ошибаюсь. Дело было в середине восьмидесятых, кое-что подзабылось. В памяти, однако, крепко засели разговоры потенциальных диссидентов конца XX века (не шестидесятников, те сразу и безоговорочно, в основной своей массе, вступили в новую общественную организацию). Я говорю о свердловском (тогда еще) движении «Митинг -87», например, и их единомышленниках в уральской столице. Эти люди, придя как-то на мемориальскую встречу в единственном в те поры классическом университете (уже третьем месте сбора общества), и послушав выступавших, зашептались изумленно в своих кругах: «Да они же о том же, что и мы, только легально…».
Ну да, их гоняли менты, а «Мемориал» все поддерживали. Но ведь именно там, в «Мемориале», громко и бесстрашно заговорили о миллионах расстрелянных и замученных в родных застенках соотечественников и о том, что эти, ни в чем не повинные люди, достойны хотя бы памятника. Переполненная аудитория гудела. Идея выглядела плодотворной, тем более тут же возникло имя скульптора Эрнста Неизвестного, земляка, который, разумеется, не откажет…
«Мемориал», правда, ощущался да и был силой. Не случайно многие его участники сделали потом себе карьеру в политике. Но уйти с работы, чтобы возглавить общественную организацию… С моей точки зрения, это было, пожалуй, слишком. Особенно, если учитывать, что Анна, филологиня, выпускница Пензенского пединститута, трудилась даже не в школе, а в техникуме, то есть ступенькой выше, знала и очень любила литературу (имела в домашнем пользовании огромную и крайне завидную библиотеку, собранную еще отцом-писателем), а карьера ее складывалась, если и не отлично, то вполне удовлетворительно.
Меня по-настоящему изумили тогда Анины слова еще и потому, что я ни минуты не сомневалась: выберут. Разве много у нас имеется людей, способных на такую жертвенность? И, если кто-то сейчас усмехнется многомудро и, кривясь, скажет, что я ничего не понимаю в жизни, отвечу: в жизни, может, понимаю, немного, но Аньку знала (знаю) хорошо. Совершенно бескорыстная, она никаких преференций для себя не выгадывала, ну разве что друзей-приятелей по всему Союзу завела. И за границей, кстати, тоже.
Это, естественно, не значит, что ее не пытались свергнуть. Еще как. И интриги плелись, и заговоры. И скандалы были. И меня Анины противники уговаривали их поддержать, и я соглашалась с предъявляемыми претензиями, касавшимися, в основном, характера. Я соглашалась, но всегда твердила одно: «Голосовать буду за Аню, потому что пока она есть, в Екатеринбурге есть «Мемориал». Ее не будет, не будет в Екатеринбурге «Мемориала». Может, и не сразу, но дело загубят. Не хватит того, что у этого человека было в избытке и о чем я уже упоминала – бескорыстия.
А характер был, в самом деле, не сахар. Заводная, вспыльчивая, любимая фраза – «Я одна работаю». Крик, шум, чуть не драка. Встречаешь ее через пару дней – улыбка, как у чеширского кота: «Как я рада тебя видеть… приходи, дело есть…» И словно не ссорились, не ругались. Впрочем, разве только она в этих стычках виновата? Мой характер ничуть не лучше. Зажигались друг о друга, как спички. А идея, все равно, побеждала. Слава Богу, что у обеих.
Кстати, о ее улыбке. Чиновников эта улыбка, видимо, подкупала. И, пожалуй, что поначалу запутывала. Такая простая абсолютно открытая собеседница. Наверное, доверчивая. Провести будет не трудно. А она впивалась, как клещ. Ходила, просила, настаивала, улыбалась… Не мытьем, так катаньем добивалась своего. Так появился у «Мемориала» свой первый дом, на Вайнера, 16, куда рвалась душа и где всегда толпился народ. Так появился второй, уже нынешний дом, на Ленина, 99. Дом, где всегда напоят чаем, откроют баночку маслин, выставят на стол сытный пирожок. Так, между прочим, в конце концов, появился в городе, на 12 километре, месте захоронения убиенных, памятник, хотела написать руки Эрнста Неизвестного, да вовремя вспомнила, что руки-то были как раз чужие.
Я не люблю этот памятник, сделанный по мотивам. Надо слушать художника, и выполнять его идеи без тупой самодеятельности. Иначе получается то, что получилось у нас. Вместо сурового мрачного гранита легкая сверкающая бронза, вместо 15 метров два или три, а в результате – взгляд, упирающийся в землю, а не в глаза (душу) смотрящему. И, наконец, установка – по диагонали, а задумывалось строго с севера на юг, чтобы азиатская маска смотрела в Европу, а европейская – в Азию. Повторяю, я этот памятник не люблю. Но это мое мнение.
Другие люди вправе думать по-другому. Во всяком случае, мемориал (без кавычек) в городе появился. И только очень несправедливый человек скажет, что заслуги Анны тут нет или она минимальна. Потому что это Анька десятилетиями ходила по инстанциям и доказывала, ругалась и доказывала, улыбалась и доказывала: нам очень нужен этот памятник… И постепенно идея внедрилась в головы тех, от кого зависело воплощение. Хотя поначалу, знаю точно, в ответ звучало: никогда, даже не мечтайте…
Нет, Аня боролась не одна. Рядом всегда были единомышленники. Они стояли плечо к плечу в администрациях города и области, в судах и ментовках, переименованных в полицейские участки, на митингах и пикетах. Каждый заслуживает много добрых слов, но сегодня Анин день. День прощания с ней. Прощания неожиданного и очень скорбного. И невозможная боль от потери чего-то очень важного и нужного.
Последнее время я только и пишу о своих ушедших друзьях. С каждым днем их все больше.