Осознавать себя «винтиком» он перестал, пожалуй, в армии. Точнее, в годы службы на Тихоокеанском флоте. А еще точнее – в той истории, когда их, матросов-подводников, отправили убирать картошку. И за то, что парень по фамилии Лопухин сделал свою работу не слишком тщательно, весь взвод вместо ужина заставили месить дорожную пыль, отрабатывая строевой шаг на деревенской улице. Потом этот взвод дружно и категорически отказался есть остывшую кашу. И спать улеглись на пустой желудок. А вскоре троих зачинщиков, Виктора Пестова в том числе, вызвали в штаб, где одуряюще, особенно для голодных бунтовщиков, пахло жареной картошкой.
Стращали поначалу всерьез. Даже трибуналом грозили. А призадумались в ответ на Викторов аргумент: ужин по Уставу положен. Матроса, прежде всего, покормить надо. И только потом наказывать.
В общем, разговор закончился мирно. А от предложенной в знак примирения жарехи ребята отказались. Надо ли объяснять почему? Голодные товарищи не могли разделить трапезу. Сам же он тогда подумал: «Е-мое, и от меня что-то зависит…»
Столь длинное предисловие понадобилось, чтобы представить читателю моего нынешнего собеседника, человека судьбы не вполне заурядной. И наш разговор состоялся накануне Международного дня защиты прав человека, который отмечается 10 ноября отнюдь не случайно. Вы поймете, почему. Итак…
ВИКТОР ПЕСТОВ: «Предпочел бы, чтоб на здании на Ленина, 17 появилась наконец мемориальная доска»
Итак, знакомьтесь: Виктор Пестов.
- Виктор Георгиевич, а вы слышали о недавнем предложении группы граждан переименовать ближайшую к зданию на Ленина, 17 трамвайную остановку в остановку Памяти жертв политических репрессий? Как идея?
- Я – за. Но, если выбирать, предпочел бы, чтоб на упомянутом здании, где раньше располагался НКВД, появилась, наконец, мемориальная доска, напоминающая о тех, кого здесь замучили и запытали до смерти.
- А когда возникла идея такой доски?
- Дату помню точно: 5 марта 1987 года. В годовщину со дня смерти Сталина. Тогда возле цирка собрался митинг. Были живые свидетели большевистского произвола, его жертвы. И впервые, быть может, не столь громко, прозвучало: в подвалах этого здания нас терзали. Тогда же приняли резолюцию об увековечивании памяти погибших. А вскоре в Свердловск приехал известный правозащитник Револьт Пименов, и во время публичной встречи с ним в большом зале университета опять возникла тема мемориальной доски. И присутствовавший представитель органов сказал только, что не уполномочен и что доложит по инстанциям. Но, в общем, эти разговоры ничем не закончились. Как ничем не закончился наш пикет уже в 1989-м. Чекисты подходили, даже сочувствие выражали, уверяли, что душой с нами, что они, конечно же, за… Если честно, выглядело это забавно. Хоть люди и постарели, хоть звезд у них на погонах и прибавилось, но… Лица-то все знакомые. Те самые, что допрашивали меня тогда, в начале семидесятых.
- А что все-таки случилось? Как вы попали в поле зрения правоохранительных органов?
- Приятель, Коля Шабуров, как-то раз затащил меня в гости к своей бабушке. Представляете, полуподвальное помещение на улице Свердлова – одной из центральных улиц города, а пол в квартире – земляной. Меня как током ударило – это мы так к коммунизму идем? Нет, надо что-то менять в нашей жизни. А дело было уже после армии. У меня – семья, ребенок родился. Ничего не остановило. Главное было решить, как действовать. Ленина очень кстати вспомнили. С чего он начинал? С листовок. Вот и мы решили идти ленинским путем. Добыли пишущую машинку – в магазине покупать не стали, выяснили, что там образцы шрифтов снимают. Но в ремонтной мастерской нам продали старую, 1933 года выпуска, весом не менее 10 кг. Установив ее на перьевую подушку и пустив воду, чтоб соседи не слышали стука, отпечатали первую сотню листовок под названием «Меч тяжел, необходимо единство сил». Кончалось сочинение бравурным призывом: «Да здравствует вечно зеленое дерево – коммунизм». А подписано оно было партией трудящейся молодежи «Свободная Россия».
- А как распространяли?
- 7 ноября, во время праздничной демонстрации, Коля отправился к политехническому институту, к студентам. А я забрался на мост, под которым проходили колонны Орджоникидзевского района, и сбросил сверху. Листовки полетели, люди начали их расхватывать. Все получилось. А мы начали готовить к 1 мая следующую партию. Эта уже называлась « Нота советскому правительству от трудящейся молодежи», а а подписано было снова «Свободной Россией».
- Не боялись, что вычислят?
- Нет, но решили, что распространять листовки в целях безопасности надо в разных городах. К слову, круг наших единомышленников тогда слегка расширился. Подключились Володя Берсенев, Вадик Узлов из Серова, мой младший брат Валера, несколько девочек из сельхозинститута… Все твердили: сколько можно терпеть?.. А тут Пасха. И мы узнали, что верующие толпой идут в церковь. В магазине «Садовод» обзавелись дымовой шашкой, предназначенной окуривать растения. И, прикрывшись белым дымом, раздали листовки почти на глазах тройного оцепления милиции, призванного «не пущать» народ в храм Божий. Это случилось 25 апреля 1970 года. Так что 1 мая листовки не разбрасывали, а только расклеили. Сотню. И было там уже требование политических свобод, достойных зарплат, нормальных жилищных условий… Спустя 20 дней меня задержали.
- Как проходило общение с людьми в погонах?
- Их собралось человек пять – шесть. Орали: «Сопляки, как смели покуситься на самое святое, на идеалы коммунизма?» Держали до ночи, Потом повезли в СИЗО на улице Репина. Ворота были уже закрыты. На стук в круглом окошечке появился глаз: «Вам что?» «Арестованного привезли», - ответили сопровождающие. «Прошли те времена, когда арестованных возили ночь-полночь. Везите с утра». Ну и так далее. Препирались еще сколько-то, но запустили. А в дальнейшем пообещали мне за содеянное вплоть до высшей меры. И только когда уже, по-настоящему испугавшись, глухо замолчал, «успокоили»: «Не бойся, лет 7 получишь».
- Получили пять?
- Да. И Коля тоже. Остальные чуть меньше. А вот маму выгнали с работы. Я не сказал, она работала в КГБ. Кем – не знаю. Так и не призналась. Известно только, что в 1942-м была уже лейтенантом НКВД. Меня, кстати, там все знали как ее сына. А при обыске дома нашли несколько томов Ленина со штампом ГБешной библиотеки. Она принесла, по моей просьбе. «Зачем?- кричали на нее. – Вы что, не поняли? Это же антисоветчина».
- После возвращения из мест, не столь отдаленных, с правоохранительными органами сталкивались?
- Было дело, забрали в милицию, бросили в одиночную камеру, продержали часа два. Потом заявили, что я похож на кого-то, кто лез куда-то. Правда, извинились. Но, уж так сложилось, к людям в форме до сих пор отношусь с осторожностью. Вроде и возраст уже солидный. А чувство тревоги сохраняется. Физической такой опасности.
(Интервью было опубликовано 12 декабря 2009 года в газете «Вечерний Екатеринбург»).